Танцоры Космища: трансовые истории Tangerine Dream

Дали! Голливуд! Тухлые яйца! Немецкие электро-рокеры раздвинули не только музыкальные границы.

Джереми Блэкмор

Поздняя осень 1973 года: английский особняк, внесенный в список памятников архитектуры, в сельской местности Оксфордшира. Трио скромных длинноволосых немецких музыкантов склонилось над клавишными и проводами, создавая звук будущего.

Tangerine Dream записывают свой прорывной альбом Phaedra, первый, в котором будет использовано теперь уже классическое звучание, основанное на секвенсоре. Их ранние немецкие записи, которые в основном игнорировались дома, принесли им культовую популярность в Великобритании и чемпионство среди диджеев Джона Пила. Введите Ричарда Брэнсона, который предложил им пятилетний контракт. Его молодая компания Virgin Records недавно добилась своего первого крупного успеха с альбомом Майка Олдфилда Tubular Bells, также записанным в студии Manor Studio в Шиптон-он-Черуэлл.

Phaedra – название, взятое из греческой мифологии – стало важной вехой в электронной и эмбиент-музыке. Выпущенный в феврале 1974 года, он принес неожиданный успех в чартах и ​​золотой статус в Великобритании. Журнал Rolling Stone назвал его «сложным, потусторонним и почти неописуемо прекрасным».

Для их основателя Эдгара Фрёзе это был еще один шаг в поиске новых музыкальных идей, который длился всю жизнь. Те, кто знал его лучше всего как исследователя, описывали Фрёзе как революционно новую форму звука, известную как kosmische musik (космическая музыка), которую британские ди-джеи лениво окрестили «краут-роком».

Быстро отказавшись от ранних набегов на рок-н-ролл, Фрёзе вместо этого обратился к психоделии, классической музыке и авангардным музыкальным экспериментам Карлхайнца Штокхаузена и Пьера Шеффера. Там он обнаружил, что строгое различие между тоном и звуком исчезло.

В условиях социальной революции инструменты, предлагаемые изобретениями Роберта Муга, предлагали новые возможности для создания новых звуков и создания материала на основе пульсирующих трансовых эмбиентных ритмов с использованием синтезаторов, отказываясь от типичной структуры песни, характерной для британского и американского рока и поп-музыки.

Фрёзе продолжал раздвигать музыкальные границы, меняя состав на 100 альбомах с Tangerine Dream с момента его создания в Берлине в конце 1960-х годов до своей смерти в 2015 году. Наследие группы продолжается под тщательной опекой вдовы Фрёзе, менеджера группы и художница Бьянка Фрёзе-Акуайе и его протеже Торстен Кваешнинг, который присоединился к нам в 2003 году и был назначен своим наставником наследником. Нынешний состав этой осенью отправится в обширный тур.

В обширном новом интервью Фрёзе-Акуэй раскрывает творческие силы, которые двигали ее мужем: «Эдгар был прежде всего искателем и в то же время целеустремленным человеком. Поиск новых, иных звуков означал для него удовлетворение его постоянной тоски по новому пространству, в котором он чувствовал себя комфортно и мог уединиться.

«Многие считали его смелым и всегда открытым к новым способам создания звуков, новым технологиям, но для Эдгара это было вполне нормально и естественно. Его мотивацией к постоянным исследованиям была радость творчества, а также реализация существовавшего с детства стремления покинуть этот нормальный, часто банальный, причиняющий боль биполярный мир, хотя бы найти новую атмосферу, наполненную так называемые космические звуки, чтобы забыть повседневную жизнь. В принципе, музыка действовала как своего рода легкий наркотик, она катапультировала в другие сказочные сферы, но без побочных эффектов».

Ощущение заключения в заключении в городе-крепости Западного Берлина оказало большое влияние на Фрёзе и других творческих людей. Движение, позже получившее название «Берлинская школа», пустило корни в Лаборатории свободных искусств «Зодиак», которую Фрёзе описал как анархическое заведение, где они играли случайным образом со звуком. Где невозможное было единственной идеей, достойной обсуждения.

«Берлин был уникальным, изолированным космосом, из которого могли возникнуть и вырасти многие до сих пор неизвестные вещи», — говорит Фрёзе-Акуайе. «В этом городе все было возможно. Из-за ограниченной ситуации, окруженной вражеской территорией, человеку была дана возможность, скорее неосознанно, разрушать границы, пробовать что-то новое, устанавливать тенденции. Особенно 1960-е, 70-е, послевоенные годы настраивали людей, особенно творческих, на настроение отъезда и побуждали их к свободному мышлению.